Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки - Ольга Щекотинская

КИРИЛЛ

Нет, ну какая же это случайность… Если и есть в чем-то закономерность, так именно в этом. В нем было абсолютно всё, к чему притягивает нас, болезных – мужественная красота, необыкновенная мужская привлекательность, интеллект, эрудиция, хорошо подвешенный язык, великолепное чувство юмора, самоуверенность, чувство превосходства, даже презрения по отношению к «обычным», не избранным. И профессия не часто встречающаяся, очень творческая, почти элитная – кинорежиссер.

Он тогда только что закончил Высшие Режиссерские Курсы, но это было уже второе его высшее образование. До этого он отучился в Строгановке и даже успел поработать несколько лет дизайнером интерьеров. А во время учебы на режиссера, благодаря своей яркой внешности, еще и успешно снимался в кино, исполняя роли героев любовников.

На первом свидании, когда мы гуляли по парку рядом с моим домом, Кирилл то и дело подносил ладони к лицу, складывал пальцы квадратиком, который, видимо, должен был изображать видоискатель кинокамеры, и сквозь этот квадратик внимательно смотрел на мир. И время от времени на меня. Наверное, это должно было произвести на меня особое впечатление. Вероятно, это была его фирменная уловка для соблазнения женщин.

Женщины… о да, женщины… это была его слабость… или хобби… Женщин он коллекционировал. И считал свои победы, фиксируя их в длинном, склеенном из нескольких листов плотной бумаги и свернутым в гармошку донжуанском списке, который я как-то, кажется, на втором году нашей совместной жизни случайно нашла. Было это во время отпуска – я разбирала вещи после переселения в другой номер отеля и обнаружила в его сумке этот злополучный фолиант.

Да… какой же шок я, влюбленная в него до безумия, тогда испытала, обнаружив в этом списке более 300 имен, себя под номером 315, и оценки, которые были выставлены каждой женщине в нескольких специально выделенных для этого колонках – за лицо, фигуру, темперамент и некие другие важные для Кирилла качества. Колонок было семь или восемь, в первой слева фиксировались имена, а крайняя правая предназначалась для записи телефонов попавших в сети Кирилла наивных барышень. Когда я увидела свои оценки за фигуру и темперамент – 5+, я даже почти возгордилась… Но после меня там было еще полтора десятка номеров…

В тот злополучный день я устроила страшный скандал. А Кирилл только привел в свое оправдание то, что после моего появления в его жизни количество новых женщин в списке за год значительно уменьшилось. И по его мнению, я должна была быть этим очень горда.

Оскорбленная в лучших чувствах, я в тот же день уехала с рижского побережья, где мы тогда отдыхали. Одна. Не дожидаясь конца отпуска. В поезде всю ночь ревела. А под утро мне приснился странный сон… Храм Христа Спасителя, который как раз тогда начали восстанавливать. И музыка… чудесная, какая-то неземная музыка, скорее, даже и не музыка, а что-то похожее на ангельское пение… Она еще долго звучала у меня в голове после того, как я проснулась…

Я посчитала это знаком и, приехав в Москву, пошла в сберкассу и положила 25 рублей – почти четверть своей зарплаты врача – на счет восстановления храма.

А когда появился Кирилл, загоревший, похудевший и очень ловко скрывающий чувство вины, я, соскучившаяся к тому времени до безумия, безропотно пустила его обратно. И продолжала любить так же сильно. И прощала измены, которые, конечно же, не прекратились. И даже умудрялась содержать его, себя и шестилетнего сына на свою зарплату, так как гонорар за единственный снятый Кириллом фильм к тому времени уже закончился. Мысль о том, что есть в этом что-то неправильное, мне даже в голову тогда не приходила. Единственное, чего я хотела, это то, чтобы ему было со мной приятно и комфортно, и для этого я была готова вывернуться наизнанку.

Работу на «Мосфильме» Кириллу регулярно предлагали, но он, всякий раз, прочтя очередной рекомендованный к запуску сценарий, тут же его забраковывал и с презрением отвергал. Какое-то время он пытался писать собственный сценарий, который обещал быть гениальным. Периодически он зачитывал мне уже готовые куски, и я не переставала удивляться его таланту и бесконечно богатой творческой фантазии. Я была уверена, что его работу непременно оценят по достоинству, но Кирилл, почти закончив сценарий, вдруг решил, что все бесполезно – снимать подобный фильм на «Мосфильме» ему вряд ли позволят. И тогда он, полностью разочарованный в советской кинематографии, прочно залёг на моем диване, углубившись в чтение книг по философии и буддизму.

Я приходила с работы, вдыхала его запах, которым, казалось, был наполнен мой дом, улыбалась, шутила, что, мол «пусятиной» сильно пахнет – мы придумали друг другу шутливые прозвища, Пуся и Мася – и принималась раскладывать по местам раскиданные повсюду разнообразные мелкие предметы, одежду и книги. Потом перемывала накопившуюся за день в кухонной раковине посуду, готовила ужин, общаясь при этом с сыном, который при моем появлении тут же прибегал из своей комнаты на кухню и докладывал о событиях в школе. Когда ужин был готов, мы звали Кирилла и усаживались за кухонный стол. У каждого, включая рыжего кота Антона, было свое место.

Кот был найден в возрасте не более трех месяцев в подъезде нашего дома. Мы с Кириллом возвращались поздно вечером после очередного просмотра в Доме кино и обнаружили на лестнице перед лифтом это чудо. В тусклом освещении подъезда сидевший на ступеньке ярко-рыжий котенок напоминал маленький костер. Увидев нас, он тут же направился навстречу, подойдя, мяукнул, приподнялся на задних лапках и, положив передние на колено Кирилла, преданно посмотрел ему в глаза. Конечно же, после такого приветствия котенок тут же был взят в дом, накормлен, помыт, обласкан и уложен спать на кресло в гостиной. Никто не мог тогда предположить, что этот маленький несчастный бомжонок превратится в огромного, пушистого, очень похожего на сибиряка кота.

За ужином ставший членом семьи Антон занимал свое законное место на кухонном диванчике, на подушке, он полусидел, положив передние лапы на стол и делал вид, что его совершенно не интересует стоящая там еда. Но стоило только потерять бдительность, как кот, орудуя когтистой лапой, словно вилкой, мгновенно извлекал из тарелки зазевавшегося лакомый кусочек. Чаще всего не везло сидящему рядом Олежке, у которого впоследствии даже выработалась привычка загораживать тарелку во время еды рукой.

Насытившись, мы валялись на диване, смотрели телевизор, читали, болтали. Если же сын гостил у мамы с отчимом – а это случалось достаточно часто, почти каждые выходные, – вечер был посвящен сексуальным утехам.

Летом мы совершали прогулки по Москве на велосипеде. У Кирилла была «Кама» с низким багажником, на котором я стояла, ухватившись руками за его плечи. Ах как же это было замечательно! Особенно когда с горки, на большой скорости… Теплый летний ветер в лицо, руки на плечах любимого, низом живота и бедрами я прижимаюсь к его спине, сердце в груди замирает, и такое счастье накатывает, что хочется умереть…

Только сейчас понимаю, что это было довольно рискованно. Однажды нас даже милиционер остановил. Я с виноватым лицом спрыгнула с багажника, милиционер покачал головой и осуждающе произнес:

– Ведь седые же люди… – Не знаю только, где он седину разглядел. Может, принял за нее мои мелированные пряди? Мне ведь тогда еще и 30 не было… Да и у Кирилла седых волос в то время я еще не замечала.

На этой нашей горячо любимой «Каме» мы объехали почти все парки Москвы и ближайших окрестностей. Велосипед был складной, и его легко можно было пронести с собой в метро. Доехав до ближайшей к выбранному парку станции, мы, выйдя из метро, собирали наше средство передвижения и дальше добирались уже ставшим привычным способом. Иногда мы даже по центру Москвы так катались.

Как-то в одном из тихих сквериков арбатских переулков Кирилл о чем-то разговорился с очень интеллигентного вида колоритной старушкой, явно благородных кровей. Он просто обожал таких «арбатских старух», видимо, они напоминали ему бабку со стороны матери, которая имела дворянское происхождение. Сам Кирилл в детстве тоже жил в одном из этих переулков, они с матерью занимали комнату в коммуналке в доме, который раньше полностью принадлежал семье его бабки.

Что именно Кирилл обсуждал с этой случайно встреченной пожилой женщиной, я уже не помню. Я тихо стояла рядом и светилась от счастья, очевидно, всем своим видом излучая абсолютную преданность Кириллу и восторженную влюбленность. В какой-то момент, отвлекшись от разговора, старушка внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг очень громко и темпераментно заговорила, обращаясь к Кириллу: